ДЕВЯТЬ

ДЕВЯТЬ Мама попросила его постоять на углу девятого дома на случай, если Тётя Галя придёт раньше. А сама побежала домой, вспомнив про кошелёк. Ему было девять, и отчего-то он чувствовал себя взрослым и большим. Совсем как девятый дом в девять этажей высотой. А может быть, таким же одиноким. Вообще, его звали Гена. Но многие во дворе дразнили его Пиратом. За то, что хромал на сухую ногу. В тот вечер Гена стоял на том углу чуть скособочась, глазел по сторонам. Иногда отбивался от комаров. Тем летом у девятого дома их было навалом. Особенно по вечерам. Бабки говорили, что это из-за снежной зимы. И что лето продлится чуть не девять месяцев. Шея этого хромого мальчишки уже начала исходить красными пятнами, когда подошли ещё двое других. Тоже мальчишки, но постарше и не хромые. И ещё на них были чёрные маски наподобие носков с вырезами: — Мы играем в ОМОН. Руки вверх! – кроме маски у одного из мальчишек присутствовала винтовка. Вроде бы пневматическая. — Я не умею играть в ОМОН. А там не нужно бегать? — Нет, нужно поднять руки и дать обыскать карманы. — Хорошо, — Гена поднял руки, — а мы успеем доиграть до прихода мамы? — Ты дурак?! Зачем у тебя здесь лист подорожника? Давай деньги! У нас спецоперация! — они говорили одновременно практически слово-в-слово и щёлкнули чем-то в винтовке. Гена дураком себя не считал. У него была сухая нога, но не мозг. Он понимал, что с ним не играют. Просто решил, что упоминание мамы может заставить кого-нибудь о чём-нибудь задуматься, а может и просто уйти. Но парни в масках уходить не хотели, зато тыкали воронёным стволом в живот хромого: — А ты не рэпер, случаем? Что это у тебя на футболке написано? — Харлей Дэвидсон, Мотор киклес! Это байкерская! Мальчишки переглянулись, смеясь: — А разве пираты на байках гоняют? Ты же набок завалишься, колченожка! Гена молчал, испытывая и обиду, и страх. Его лицо горело, потели ладони. Зато комары уже не мешали. А мама всё не шла. — Да и пошли вы, дебилы! — Гена резко сорвался с места и хромоного зашагал прочь. Искать маму. Где же она, когда так нужна? — Стой! Стрелять буду! — опять что-то щёлкнуло в сердце винтовки. Мальчишечьи голоса срезались на визг. — Врёшь, каналья! — вдруг вырвалась из девятилетнего рта мушкетёрская брань. Гена обернулся и увидел, что ушагал от обидчиков метров на девять, но они сокращали расстояние: — Ну, проверь… салага… хромозадый! — придумывание новых обзывательств давалось двум омоновцам с трудом. Да и винтовка в их руках танцевала, блестя стволом на закатном солнце. Значит, и они волнуются – решил Гена. Значит, точно не стрельнут. Секунду он вглядывался в самое дуло, которое танцевало теперь не более чем в девяти сантиметрах от его лица. Затем мальчик повернулся. И пошёл. Позади: щёлкнуло. Посыпались мурашки по спине. Зашумел ветер, причёсывая деревья. Голуби замолотили крыльями по подоконникам. Сверху хохотнул какой-то мужик с сигаретой в руках. Вроде бы, вот он. Печальный конец. Но всё обошлось. И дом остался такой же девятиэтажный. И Гена. Такой же девятилетний. Этот мальчишка вырос. И научился сдерживать хромоту. Научился даже бегать и играть в сотни игр. Но никогда в ОМОН. Он даже стал по-настоящему взрослым, но не как девятиэтажный дом, а как человек, которому два, а то и три раза по девять лет. И однажды через несколько девяток лет он ехал в своей собственной машине. Вглядывался в дождь и в деревья, волнуемые ветром. Взрезая лоб мелкими морщинами, размышлял о том самом случае, произошедшем с ним в возрасте девяти лет. Он вспоминал о нём, как о прошлом, но всё ещё переживал это воспоминание, как – настоящее. И каждый раз вспоминая, он уверял себя, что всё обошлось тогда. И незачем на этом зацикливаться. Как не стоит зацикливаться на том, что обязательно случится смерть. Твоя. Или мамина. Или омоновца с винтовкой. И всё же вспомнил о том вечере опять. Гена не мог понять, почему те двое парней в масках так хотели унизить его, лишить последнего. Это обижало его тогда, в девять лет. А теперь просто злило от непонимания. Чего же им не хватало? Ведь была же у них эта дурацкая винтовка, наверняка купленная родителями. Значит, в деньгах они не нуждались. Их было двое. Значит и в общении недостатка они не испытывали. Может, им хотелось побольше силы? Или власти, о которой сейчас только и разговоров? И кем эти двое теперь стали? Охранниками? Чиновниками или… Из раздумий Гену вырвал гаишник: — Добрый вечер! Документики, пожалуйста. Пройдёмте, — казалось, он проговорил всё это разом, без остановок на действия и решения. Но всё же события стройно поспевали за его голосом. И Гена успел среагировать на движение полосатой палки. Припарковаться на обочину. Показать документы. Выйти из машины. Пройти девять шагов до машины ГИБДД, начать говорить там со вторым инспектором и… в этот момент рядом остановился старый серый УАЗ с синими полосками. Из автомобиля вышло двое мужчин в белых камуфляжах и чёрных масках. На плечах у них болтались автоматы. Две пары ботинок туго ухали по асфальту, буквально сотрясая всё сущее вокруг. Эти двое молча приблизись к машине ГИБДД. А потом один из них сказал: — Здорова, бандиты! — при этом оба задрали маски, оголяя весёлые распаренные лица. Инспекторы заулыбались в ответ и стали обниматься с омоновцами, как со старыми знакомыми. Тогда Гена понял, что самое время убраться подальше от этих ребят. Эта ситуация абсолютно выбила его из равновесия. Он даже начал хромать, когда судорожно заспешил к своей машине, позабыв о документах. Наплевав на них. Хотелось поскорее убежать. Желательно к маме. Он уже схватился за ручку двери, когда позади взвизгнул мальчишечий голос: «Стой! Стрелять буду!» И что-то щёлкнуло. Гену кольнуло в шею. Ноги подкосились. Лицо стремительно понеслось к асфальту. Он зажмурился до зайчиков в глазах и ударился обо что-то… мягкое. — Живи! Живи, сынок! Всё обойдётся! Только живи, любимый! Мальчик разжмурился и увидел маму, прижимающую его к груди на бегу. Она спешила неизвестно куда по летнему вечеру. Лишь бы спасти сына. Кричала: «Люди! Скорую! Скорую!» А потому снова: «Живи! Живи! Любимый!» Гена почувствовал, как где-то внизу затылка разливается густое красное тепло. Почувствовал, что ему снова девять. Скосил глаза в сторону и увидел кирпичный верх девятого дома. Затем уставился в сереющее небо и понял. Им не хватает любви. Всем этим людям в масках. А у него она есть. И с этим не страшно умереть. #thg1n_thestory